Автор Тема: Валентина ТОЛКУНОВА: «Я и пограничник, и пехотинец, "Конкурент" 18 февраля 2009г.  (Прочитано 2876 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

Оффлайн Саша

  • Старожил
  • ****
  • Сообщений: 2624
  • Валентина Васильевна-Моя Любимая певица!
    • Просмотр профиля
Валентина ТОЛКУНОВА: «Я и пограничник, и пехотинец, и артиллерист, и танкист!»

"Конкурент" 18 февраля 2009г.
Нитка крупного жемчуга в роскошной косе. И жемчужная же улыбка. Непреходящая статность. Искренние искринки в выразительных глазах. Родниковый, чистый голос. И весь образ её таким же является – душевным, российским, русским.
Она из тех, кого представлять стоит лишь ради подробностей. Народной артисткой России стала более двадцати лет назад. Надо ли при данной данности перечислять «прочие» многочисленные регалии? Может, лучше несколько песен назвать – из тех, что даровали ей славу. А она им – вечность. – Валентина Васильевна, может быть, неожиданным станет для вас этот мой вопрос в качестве первого. Но хочется именно вас спросить, ведь вы были знакомы. Большой утратой для миллионов людей стала смерть Муслима Магомаева. Как вы восприняли его уход?

– Как сейчас помню, это случилось 25 ноября. Было воскресенье, и у меня проходил семейный обед. Я созвала гостей, мы сидели, о чём-то говорили за столом – и вдруг раздались звонки: это по НТВ, потом по другим каналам прошли телевизионные сообщения о том, что Муслима Магомаева не стало. Для меня это было потрясение. Я понимала, что ушёл человек-легенда. Был он в забвении двадцать лет, его практически забыла страна, но не забыл народ. И не забыли, конечно, коллеги. Я в том числе, потому что я с ним выступала много раз на сцене Кремлевского Дворца съездов, на правительственных концертах, и на больших стадионах. И я воочию видела, как восторженные девушки несли на своих хрупких плечах его машину «Волгу» и его самого. Если бы я этого не видела, никогда бы не поверила, что можно быть таким неземным кумиром для женщин. Он – волшебный принц, который пришёл к нам с неба, чтобы показать, как нужно петь, как нужно чувствовать песню, как нужно «выплёскиваться» в песне. Как можно быть музыкантом – он ведь великолепно играл и на рояле, закончил в молодости консерваторию как певец и как пианист. Он и художник, который писал замечательные картины. Человек, который любил застолья и был превосходным хозяином застолий, обожавшим своих гостей. Он любил общение, он любил людей. И как же, наверное, сложно было ему оказаться на закате жизни не то чтобы без друзей, но без многочисленных поклонников, без постоянных общений, без того восторга и безбрежного вдохновения, которое ему давала публика. Мне кажется, вдохновение каждому артисту даёт именно публика. А если этого не случается, актёр должен понимать, что он что-то делает не так. Или его забыли незаслуженно.
Мне всегда казалось, что пение Магомаева – настоящее чудо. Если бы он даже просто выходил к публике, его всегда встречали бы роскошно. И, может быть, он где-то и побоялся во время перестройки, во время шествия страны в новый век, быть не тем, кем он был в своём триумфальном двадцатом веке.
А вообще-то, если у тебя есть внутренняя энергия, есть запал и есть чем поделиться с людьми, бояться ничего не надо. Знаете, есть даже такие стихи из моего нового спектакля, который будет в марте, если Бог даст, я это осилю:
«Как быть счастливой – спросите вы женщину,
Которой за тридцать и на висках – проседь.
Не удивляйтесь, если она не ответит:
Наверное, вы не так спросили.
Но если вы спросите, если вы спросите так, как надо,
Она вам ответит светло и грустно,
Что ничего в жизни бояться не надо.
Даже пустоты.
Потому что когда пусто,
То это значит, что всё потеряно,
Значит, можно все двери – настежь,
Значит, столько дорог немереных,
По которым блуждает счастье.
И это прекрасно, что всё потеряно! –
Значит, скоро всё начнётся снова.
Только вы верьте, пожалуйста.
Верьте каждому её слову».
То есть это борение с самим собой. Но не в смысле уныния, депрессии, что ты можешь не выглядеть на все сто. Или не быть способным этот мир покорить… Ведь уже и покорять никого не надо… А быть чужим, лишним – вот это он не смог в себе преодолеть. И поэтому он не вышел на новую волну.
И потом, честно говоря, наш мир так скуден на чувства! Наш мир, наша земля, особенно наша Россия почему-то не хочет говорить человеку добрые, красивые и заслуженные слова при жизни.
И не торопится поддержать живого актёра, а делает это запоздало – когда его уже нет на свете. Это случалось практически с каждым мастером. Ну скажите ему при жизни всё, что вы думаете! Скажите, что он – кумир. Помогите ему сделать какие-то вещи. Помогите в его творчестве. Ледовое шоу на песни Магомаева организовали только после того, как Магомаева не стало! А ведь они могли это сделать раньше. Мир не думает о подобном вовремя. Он просто шагает широкими шагами и наступает на горло собственным чувствам, собственной любви и, собственно, людям. Вот на Руси как...
– Особенно принято так провожать музыкантов, актёров и поэтов.
– Да, да. Как умерли – прямо гении. И все-все говорят о них прекрасно. А когда человек страдает, когда ему нужно слово, нужна действенная помощь, когда он вообще не может без помощи, поскольку его огонёк, на который он всегда шёл, может вот-вот погаснуть! Этот огонёк разгорелся бы до огня вдохновения, который человек мог подарить миру, выйдя на сцену...
Я выступала много раз с Тамарой Синявской и Муслимом Магомаевым уже где-то на рубеже веков. Мы пели для интеллигенции, для учёных наших в Академии на Ленинском проспекте. Мы пели для всех, кто способен был воспринимать культуру, эстетику, музыку настоящую, чувствовать её. И он блистательно играл на рояле. Тамара Синявская признавала пианистом только его, больше она почти ни с кем не пела. Он мог так тонко чувствовать певицу! Не потому, что она – его жена. А потому, что он чувствовал её характер, образ, настроение, фразу, действо. Он умел вникать в это. Он был настоящим музыкантом.
Я очень ценила Муслима Магомаева. И мне его действительно по-настоящему не хватает. Не хватает на сцене профессионалов. Не хватает на сцене настоящих мужчин. Настоящих красивых мужчин. Которые умели быть эстетами. Которые умели дарить. Которые зажигали в душах огонь. Где и кто сейчас зажигает в душах огонь? Я не знаю таких. Муслим незаменим, как незаменима каждая индивидуальность. Как уже незаменим Леонид Осипович Утесов. Как незаменимы Марк Бернес, Клавдия Ивановна Шульженко, Лидия Андреевна Русланова. Как незаменимы многие из их эпохи. И не будут заменимы когда-нибудь сегодняшние большие таланты, ещё оставшиеся на этой живой волне песни. Они тоже не будут заменимы, потому что никто не может так сделать песню и так донести её до слушателя, как истинные мастера.
– Говоря о другом человеке, вы практически свою сценическую философию представили. Может, добавите и о том, каково ваше мироощущение в целом? Вы ведь не идёте по гламурному фарватеру нынешней эстрады. И не платите деньги загребущему телевидению-телененавидению…
– Да, это так. Я не плачу им деньги. И за меня никто их не платит. Естественно, там всё продаётся за деньги и показывается за деньги. Но это не значит, что я откликаюсь на все поступающие мне предложения-приглашения. Я очень часто отказываюсь от участия в передачах, порочащих личность человека. От передач, которые полны пошлости, вульгаризма, которые не дают зрителям продохнуть от цинизма. Я – певица, и когда меня просят поговорить невесть о чём и отвечать на дурацкие вопросы, я на это никогда не соглашусь. Я отвечаю: если петь, то – пожалуйста. Если высказаться по какому-то вопросу, мне близкому и понятному, – пожалуйста. Но когда демонстрируется история кулинарной жизни, или каких-то взаимоотношений, или я должна судить моды, или разбирать перипетии семейных отношений – мне это не нужно, пусть они сами разбираются в подобном. «Нет, я не буду в этом участвовать». – «Как, Валентина Васильевна? Это же ваша популярность! Она же поднимется, если вы будете появляться в таких программах!» Я говорю: «Нет, популярность не поднимается от того, что ты будешь заниматься не своим делом».
Человеку всегда нужно заниматься только своим делом. Если бы я спела песню – да. Вот, например, мне сейчас предложен проект телемоста «Москва – миру» о том, что такое есть терроризм. Я говорю: «Я не буду говорить о терроризме, все прекрасно знают об этом. Но спеть о мире на земле я имею полное право. Если вы согласны с моей концепцией, с моим предложением – пожалуйста. Если не согласны, то в этой передаче принимать участие я не буду». – «Да-да-да-да-да, сойдёт любая ваша песня, даже грустная!»

– «Отличный» ответ…

– Да уж! (Смеётся.)

– У вас есть лиричная и мудрая песня «Если б не было войны». Там – лучшие ответы о терроризме. «Ты б старше был, а я была б моложе…»

– «…мой милый, если б не было войны…» Да, это потрясающая песня. Но у меня есть и другая, на стихи Кайсына Кулиева, музыка Игоря Крутого, она называется «Колыбельная миру». Тоже написана давно, ещё когда Игорь Крутой был у меня пианистом, – семь лет он работал со мной как пианист и музыкальный руководитель ансамбля «Элегия». Мы с ним очень много сделали в период с 1981 по 1988 год. Надо сказать, что это были очень красивые творческие годы в моей жизни. И эта песня родилась как раз тогда. Сейчас пение – это ведь в основном «трень-брень». А песни не-однодневки, а песни временных возможностей, то есть переходящие из эпохи в эпоху, должны дождаться своего часа. И эта «Колыбельная миру» как раз относится к такой когорте:
«Спите, люди, – тьма кругом,
Спите, взрослые и дети…

Спи, всё горе на земле,
Боли нам не причиняя.
Навсегда усни в стволе, пуля злая…
(Какой образ, да?)

Спящие – мы все равны,
Мы во сне – все молодые.
Пусть вам, люди, снятся сны
Золотые.
Пусть придёт во время сна
То, что наяву хотите.
Если совесть не черна, сладко спите».
Вот такая песня…

– Наверняка вы много читаете. Назовите авторов, кого раньше любили и кого сейчас.

– Вы знаете, я вообще – романтик, лирик. Очень люблю поэзию. Конечно, нашу поэзию с давних пор читала. И читала, и ходила когда-то на вечера в Политехнический музей, где выступали Белла Ахмадулина, Булат Окуджава, Володя Высоцкий, Евтушенко, Вознесенский, Левитанский… Я всё это слышала. В молодости театралкой заядлой была, ходила на все премьеры. Но сейчас время выковало уже характер, мировоззрение, и время заставило понять, что его мало. И нужно внимать тому и читать только то, что полезно душе. Я уже меньше читаю поэзии. Но зато в моей библиотеке всегда есть Лесков, которого я постоянно перечитываю. И не устаю удивляться правильному русскому языку и образу мысли этого художника слова. Он старейший православный русский писатель. Особенно впечатляют его сказки, сказания… Вы читали? Я каждый раз перечитываю. И почему-то перечитываю часто «Отцы и дети» Тургенева. Видимо, потому, что эти вечные проблемы отцов и детей мне интересны. Ну, конечно, Чехов, рассказы его замечательные. Читаю историческую литературу. А в основном – литературу духовную. Ильина. Я читаю сейчас неповторимого Николая Соколова, книгу о православной вере. Он был из семьи священников, и потом трое сыновей его дочери Натальи Николаевны тоже стали священниками. Один из них – отец Фёдор, с которым я не раз встречалась и который, к сожалению, погиб в автокатастрофе в сорок лет, оставив матушке Галине девятерых детей. А отец Сергий был архиепископом в Новосибирске. Он тоже умер. И остался один отец Николай, который является настоятелем храма в Малом Толмачёвском переулке, при Третьяковской галерее – храма Святителя Николая. Это был семейный храм семьи Третьякова. А сейчас служит там отец Николай, к которому я иногда хожу. Я являюсь членом попечительского совета Третьяковской галереи. Не так давно был у нас вечер памяти Третьякова в галерее его имени.
Понимаете, книги... Я не знаю, как у вас, но у меня нередко бывает так: какая-то трудная ситуация, какой-то вопрос, поставленный самой себе – не знающий ответа и не знающий разрешения и не дающий понять, что поставила перед тобой жизнь. Ты открываешь Евангелие, читаешь – и тебе уже дан ответ. Ответ – там: как поступить, что сделать. Иногда какие-то нравственные, моральные, высокие вещи я разрешаю только путём чтения Евангелия.

– К такому способу поиска истины вы пришли в последнее время?

– Нет, не в последнее. Я с 1990 года «пришла», давно уже – скоро двадцать лет.

– Я слышал, вы были знакомы и с патриархом Алексием Вторым.

– Он меня даже причащал. Я прикладывалась к его руке. Он меня благословлял. Он был умным и светлым человеком. Я состояла, по счастью, в Совете православных предпринимателей. Сама я не предприниматель – у меня денег нет, но есть интеллектуальный взнос – мой голос и духовность. Там вообще эстетика нужна, нравственные какие-то качества. Все эти Советы как раз вёл Его Святейшество патриарх Алексий Второй, он открывал их и закрывал. Я имела счастье слышать его, видеть его. И пусть не так много, но всё-таки мы общались.

– Говорят, Жанна Бичевская чуть ли не с головой в религию ушла. Вам подобное не грозит?

– Не могу сказать, что я «ушла». Я живу светской жизнью, живу гастролями, своей профессией, общаюсь с людьми, хожу на презентации и многое другое. Я ничего из своей жизни не вычеркнула. Хотя очень многие мероприятия перестала посещать. Например, вечера, которые задаёт казино. Их я не посещаю, потому что вообще не люблю казино. И не приветствую, когда там проводятся так называемые вечера, связанные с презентацией книги, пластинки, с выступлениями какого-то артиста. Я как-то неважно там себя ощущаю, определённо что-то мне там не нравится. Я человек очень интуитивный, и если мне что-то не нравится, я никогда не буду в этом участвовать: «Спасибо большое, я очень благодарна. До свидания. Закрыто».

– Вы поёте проникновенные песни о любви. А сами влюбчивы?

– С юных лет была влюбчивой. Но влюблялась всегда тайно. Образ мальчишки, который мне нравился, я возводила в какую-то невероятную степень – божества или превосходства, недосягаемости. Открою секрет: мне всегда нравились очень красивые мальчики. Я никогда не выказывала им своих чувств, но впоследствии так получалось, что они сами ко мне подходили. К тому моменту, когда они обращали на меня внимание, уже притуплялось то первичное, острое чувство, уже не было с моей стороны восторженности, вознесения на пьедестал предмета своего обожания. Обидно, но именно в этот момент мальчишки сами предлагали дружбу, прогуляться, назначали свидания. А меня это уже не интересовало.

– И так всегда?

– Мне очень нравился один мальчик в десятом классе. Но, к сожалению, взаимность наступила тогда, когда у меня уже прошёл этот пик восторженности. Я не помню точно, но, кажется, этого мальчика звали Володей. Чудесный он был. А в 16 лет влюбилась в студента. Я тогда ещё училась в школе, а он – в Тимирязевской академии. Это был такой залихватский парень, который, как оказалось, дружил со всеми девчонками. Этакий ловелас. Но ко мне относился со святой симпатией и любовью. Он всегда говорил: «Валя, я ничего не понимаю. Что со мной происходит? Я не могу тебя коснуться, даже просто дотронуться. Настолько ты искренняя и естественная, что мне становится страшно к тебе прикасаться. Я тобой могу лишь любоваться». Дальше поцелуев у нас так и не зашло.
Это сейчас немодно, но я вообще-то пуританка. Видимо, это оттого, что воспитывалась я в очень большой строгости. Родители уделяли много внимания моей нравственности. Если приходила домой позже одиннадцати, неизбежно в мой адрес была укоризна, отец выговаривал мне. Много поколений моих предков росло в строгости, и меня родители так воспитали. Я им за это очень благодарна.

– А замуж когда вышли?

– Первым, кто завладел моими чувствами, сердцем и мною в целом, был Юрий Сергеевич Саульский. Вот к нему у меня было нечто сродни неконтролируемой страсти и любви. Мы познакомились, когда мне было девятнадцать лет, а в двадцать я стала его женой. У нас была большая любовь, мы прожили пять чудесных лет. Он умел любить! Юра был на восемнадцать лет старше меня. Он руководил «ВИО-66». (Вокально-инструментальный оркестр. – Прим. И.Р.) Я пришла туда летом на прослушивание, и меня взяли в качестве первого сопрано. Меня вытащили из института, в котором я тогда училась на третьем курсе дирижёрско-хорового отделения. Помню, пришла в институт и говорю: «Я теперь артистка и не могу учиться на дневном», а мне отвечают: «На заочное мы тебя переводить не станем, ты слишком хорошая студентка». И правда, я всегда отлично училась. Так я и покинула МГИК и ушла в «ВИО-66», где пять лет пела не только партии первого сопрано, но и джазовую музыку.

– Через пять лет вы расстались не только с «ВИО-66»

– Расставание с Юрой я восприняла философски. Можно сказать, стоически. Я даже была очень благодарна Юрию за то, что он всегда жил правдиво. Любя женщину, он никогда не обманывал. Многие, имея жену, заводят себе любовниц на стороне, но для Юры это было просто немыслимо. Если любовь ушла, он прямо об этом и заявлял, не виляя. Но если он любил женщину, то она всегда являлась для него единственной и неповторимой. У него было несколько жён, я даже не знаю точно, какой по счёту женой я ему приходилась, но каждую свою жену он очень любил. Я благодарна Богу за то, что у меня были пять чудесных лет с таким великолепным, умным, талантливым человеком, как мой первый муж Юрий Саульский.

– Сейчас вы во втором браке?

– Моим вторым мужем стал Юрий Папоров. Юра – писатель, журналист-международник, много лет проработал в странах Латинской Америки. В своё время был дипломатом, но потом ушёл с дипломатической работы и стал писать книги, особенно после поездки на Кубу, где прожил пять лет.
Мы с Юрой вместе уже почти тридцать лет. У нас замечательный взрослый сын Коля.

– Ваш муж написал книгу о Льве Троцком. Как вы её оцените?

– Знаете, личность Троцкого мне не очень близка. Мне гораздо притягательнее личность Хемингуэя. Юрий Николаевич написал огромную книгу, которая связана с двадцатилетним периодом жизнепребывания Хемингуэя на Кубе. В этой книге я вижу большое художественное достоинство, и мне интересно освещение самой личности писателя, его характера, его отношений с Мэри. Почему произошла его смерть? Почему он решился на самоубийство? Почему это всё случилось? Юрий Николаевич видел огромное количество людей, когда был на Кубе в качестве журналиста «Агентства печати «Новости» (АПН). Он много общался с ними, встречался даже с капитаном катера «Пилар», на котором плавал Хемингуэй и ловил рыбу.
А Троцкий – менее близкая для меня сущность, поскольку моего деда обвинили в троцкизме и репрессировали как «врага народа». Он отсидел 18 лет.
« Последнее редактирование: 24 марта 2013, 20:29 от Саша »
"ПРОСТИ МЕНЯ, РОССИЯ, МОЯ РОДНАЯ МАТЬ,
ЗА ТО, ЧТО Я НЕ В СИЛАХ ТЕБЯ С КОЛЕН ПОДНЯТЬ.
ЗА ТО, ЧТО ТЕРПЕЛИВО СНОШУ И СТЫД, И ЛОЖЬ.
НО ТЫ МЕНЯ РАСТИЛА И ТЫ МЕНЯ ПОЙМЁШЬ!!!!"

Оффлайн Саша

  • Старожил
  • ****
  • Сообщений: 2624
  • Валентина Васильевна-Моя Любимая певица!
    • Просмотр профиля
ПРОДОЛЖЕНИЕ.

 Из них три года в одиночке – как политический, он ведь был в ранге замминистра и являлся председателем Дорпрофсожа всей Северо-Восточной Сибирской железной дороги. Его обвинили в троцкизме за то, что у него в доме, помимо книг Ленина, Сталина и других «классиков», были и книги Троцкого. Кто-то пришёл, увидел их. И донёс. А до этого в 1937 году мой дед был избран делегатом ХVII съезда партии. И вообще являлся человеком ответственным, настоящим коммунистом. Он искренне верил в то, что этот новый советский строй нужен России. Тем не менее он столько лет промучился в ссылке.

– Надо бы к песенному искусству вернуться. Я понимаю, конкурентов у вас нет, поскольку личность вы самодостаточная. Но ведь возможно по чистоте голоса сравнить вас с кем-то? С Анной Герман, к примеру.

– Вы знаете, светлые голоса в жизни нередки. Даже такого высокого звучания, такой прозрачности, чистоты родниковой – не редкость. У Анны Герман был потрясающий голос. Я её очень любила. Я с ней много пела в концертах. Мы с ней почти в один год родили детей. И мы с ней, часто встречаясь, допустим, на «Песне года», переговаривались: как кормить, как пеленать. То есть я с ней была знакома по человеческим мотивам. И, конечно, до сих пор помню этот её пронзительный чистый голос. И тембр. Он был только ей дан. Его никто даже приблизительно не повторил. А вообще у каждого человека свой тембр. Это говорят врачи, это говорят фониатры, это говорят и специальные исследования. Человеку даются две так называемые принадлежности, которые никогда не повторяются у других. Это отпечатки пальцев и тембр голоса. По тембру человека можно узнать даже через много-много лет. Вот он звонит – и ты по интонации его узнаёшь: «Откуда ты? Где ты пропадал? Ты 10 лет не был в Москве!» – «Я приехал». – «А я тебя узнала». Может быть, есть в чём-то лишь некая похожесть – в так называемом звукоизвлечении. Но в тембровых красках мы все разные. Поэтому сравнивать нас, может, даже и не стоит. Тем более у каждого свой репертуар.

– Вы смогли сохранить свой голос в неизменном звучании на протяжении стольких лет.

– А вам хотелось бы, чтобы я поменялась?

– Наоборот, так держать! Вот Алла Пугачёва и Алла Борисовна – как совсем разные певицы…

– Нет, я это не комментирую.

– Правда ли, что вы можете лихачить на машине?

– Да, я за рулём уже тридцать лет.

– А что сейчас водите?

– Неужели это важно?

– Интересно. Наша, не наша?

– У меня две машины. Одна – «Toyota Corolla». Вторая – просто машинка для города, маленький такой джипик «Kia», который недавно вышел. На одной машине я езжу на всякие празднества, званые вечера и ужины, а на второй просто по городу. У меня есть водитель, поэтому я сейчас уже реже сажусь за руль. Но раньше – да!.. (Улыбается.)

– На природе любите бывать?

– Очень-очень люблю. Но, к сожалению, редко получается.

– А как вам все эти «революции в эволюции»? Снегопады в Африке, наводнения в
Европе, оттепели посреди сибирских зим…

– Это такая беда! Даже медведи в берлогах зимой теперь подолгу не спят, шатунов столько появилось. Медведи не могут улечься спать зимой! Недавно я была как раз в Красноярске, и говорят, что медведи из-за зимней бескормицы и бессонницы всё чаще приходят к людям – задирают и людей, и собак, и скот. Злые очень становятся.
Думаю, в природе какая-то фантасмагория происходит. Катаклизмы необъяснимые, требующие глубокого изучения. Мир действительно может очень скоро поменяться совершенно – по человеческим аспектам, по морали, по природе, по тому, что мы называем временами года, по температуре. И по людям это очень чувствуется. Смотрите, что с ними стало: более прагматичные, рациональные, более жёсткие, отвыкшие улыбаться, искренне улыбаться. Это ведь только у американцев достаточно состроить улыбку и сказать: «How are you?» У наших людей сердце требует теплоты, улыбки искренней, и ты отдаёшь это просто потому, что так требует твоя сущность.

– Откуда в вас эта классическая интеллигентность? Тургеневский век, как видно, был создан для вас не только в литературе.

– Я не могу точно ответить, но у меня у самой такое ощущение, что я откуда-то из XIX столетия. Не близок мне даже двадцатый век, и уж тем более – нынешний. Нечто подобное я с самого детства ощущала, и, к примеру, я никогда не играла с детьми в жестокие игры.

– А как же тогда Лесков с его кровавой «Леди Макбет Мценского уезда»?

– Я не очень люблю эту его повесть. Мне дорог Лесков в других рассказах и повестях. И особенно в сказаниях и преданиях. Я люблю христианского Лескова.

– Боюсь ошибиться, но при всём при этом вы как-то упоминали, что вам нравится спортивная одежда.

– Да, это так.

– Надеваете её, когда пытаетесь вернуться в день сегодняшний?

– Да это машина меня заставила в брюках ходить. В юбке ездить за рулём было как-то не очень удобно. И потом, знаете, что ещё заставило меня ходить в брюках? Я очень дружу с армией.

– Вы же почётный пограничник…

– И не только! Я и почётный пограничник, и почётный пехотинец, и почётный артиллерист, и танкист, и вообще все рода войск со мной. Я дружу с армией очень давно и прочно. И мне часто приходится бывать на кораблях у моряков. И в подводной лодке. Я бывала везде. Мне даже в шахту приходилось спускаться, когда я общалась с донецкими шахтёрами и приезжала туда петь. Я была на шахте Калинина, дружила с директором этой шахты и спускалась туда. Естественно, это можно было сделать только в брюках. Тем более – на подводной лодке…

– Ну, хоть не пели в шахте-то?

– Ой, я пела! Пела. Я пела везде. Я даже – вы сейчас будете смеяться и удивляться – но я и в истребителе бывала… Ну то есть везде! В танке ездила. Я пробилась в танк, мне было интересно – что это. Я по-настоящему дружила с армией. И когда бывала на полигонах или где-то выступала в войсках, меня всегда водили на стрельбище. Я держала винтовку и целилась, стреляла, попадала мимо – я не умела стрелять, конечно, – но само действо для меня было познавательным и значительным. Разумеется, при этом я не могла ходить в юбке – так и привыкла к брюкам и к спортивной одежде. Ко всему прочему, регулярно каталась на лыжах. А в детстве – на коньках, конечно. И бегала. Когда я жила на Малой Бронной, помню, бегала на Патриарших прудах вместе с моим маленьким сыном, которого нужно было закалять, и вдруг – Щедрин! Родион Щедрин бежит, тоже занимается.

– Ой, я пела! Пела. Я пела везде. Я даже – вы сейчас будете смеяться и удивляться – но я и в истребителе бывала… Ну то есть везде! В танке ездила. Я пробилась в танк, мне было интересно – что это. Я по-настоящему дружила с армией. И когда бывала на полигонах или где-то выступала в войсках, меня всегда водили на стрельбище. Я держала винтовку и целилась, стреляла, попадала мимо – я не умела стрелять, конечно, – но само действо для меня было познавательным и значительным. Разумеется, при этом я не могла ходить в юбке – так и привыкла к брюкам и к спортивной одежде.
Ко всему прочему, регулярно каталась на лыжах. А в детстве – на коньках, конечно. И бегала. Когда я жила на Малой Бронной, помню, бегала на Патриарших прудах вместе с моим маленьким сыном, которого нужно было закалять, и вдруг – Щедрин! Родион Щедрин бежит, тоже занимается.

– Каково вообще ваше жизненное правило?

– Мой афоризм такой… Не афоризм, а кредо – делать хотя бы одно доброе дело в день. Хотя бы одно, я не говорю уже о множестве. Но – каждый день.

– Будем считать, что наше интервью – доброе дело.

– «Спешите делать добрые дела,
Которые всегда идут не в счёт.
Спешите делать добрые дела,
Когда к вам благодарность не придёт.
Спешите делать добрые дела,
Которые рассудку вопреки,
Что у истока человек пошлёт –
То и получит в устье у реки.
Спешите делать добрые дела,
Ни денег не сулящие, ни благ.
Спешите делать добрые дела,
Забыв навеки принцип «так на так».
Спешите делать добрые дела,
Но не копите в памяти обид –
Ведь тот, кому вы сделали добро,
Скорей всего за это «отомстит».
Спешите делать добрые дела,
Получится – считайте, повезло.
Спешите делать добрые дела,
Чтоб не хватило времени на зло».
– Жемчуг – ваш отличительный знак. А что ещё вам нравится из дамских атрибутов?

– Я всегда ценила цветы. Вот сегодня мне подарили очень яркий букет – жёлтый с фиолетовым. Это так красиво! Когда я увидела эту красоту, я просто застыла! Причем такая дурацкая есть у меня привычка – все цветы, которые мне дарят, я привожу в Москву. И расставляю их по вазам и брожу среди них в доме. Потом они вянут, конечно, и много возни с ними, но вот это состояние – продолжения даже не успеха, а любви людей, – оно во мне пребывает, когда я вижу цветы.

– Дети – тоже цветы жизни. Внуков ожидаете?

– Нет. Пока ещё нет. Мой сын достаточно молод.

– Он бизнесмен?

– Так, занимается мелким бизнесом. Как вся молодёжь, которой не удалось открыть крупное дело. Но и этого достаточно.

– Последний вопрос. Интернет….

– Никогда. Ни-ког-да! Потому что всё это – суета. Много неправды там. И всё в неверном свете. И множество сплетен. Даже обо мне. А я такая, какая есть.

Игорь РУДИК.
Москва – Красноярск.

http://www.konkurent-krsk.ru/index.php?id=1925
"ПРОСТИ МЕНЯ, РОССИЯ, МОЯ РОДНАЯ МАТЬ,
ЗА ТО, ЧТО Я НЕ В СИЛАХ ТЕБЯ С КОЛЕН ПОДНЯТЬ.
ЗА ТО, ЧТО ТЕРПЕЛИВО СНОШУ И СТЫД, И ЛОЖЬ.
НО ТЫ МЕНЯ РАСТИЛА И ТЫ МЕНЯ ПОЙМЁШЬ!!!!"